Павана - Страница 60

Никакое перо не могло бы описать выражение лица отца Энтони.

В деревушке царила сумятица: все перешептывались, роптали, соседи пугливо перебегали из дома в дом, косясь на наводнивших улицы солдат, перекрикивающихся кавалеристов и офицеров. Артиллеристы, выбиваясь из сил, где по бревнам, где лебедками спускали пушки с круч вниз, к береговой линии, и маскировали их между камнями. По тревоге были подняты все гарнизоны до самой Дурноварии; в прошлом имелся печальный опыт бунта в этом крае, и на сей раз начальство было полно решимости не допустить новых неприятностей. Кривя губы в саркастических улыбках, на полусотне башен не покладая рук работали сигнальщики; по всем дорогам мчались курьеры на взмыленных лошадях. В деревушке у залива ввели комендантский час, запретили жителям покидать ее, но слухи все равно расползлись по краю, а с ними по округе разлилась нездоровая напряженность. Ересь распространялась, как зараза, словно ее приносил ветер с моря; и вот уже кто-то видел того самого монаха-бунтовщика, который якобы шагал по скалам, страшно глядя перед собой пустыми глазницами, - угрюмый, малиновая ряса полощется на ветру. Направили отряды пехоты прочесать низины, но никого не обнаружили. Войска размещались возле деревушки всю ночь, только к рассвету движение угомонилось. Теперь началось ожидание. С моря дул бриз, пригибая к земле кусты утесника, завывая над крышами.

Бекки затаилась в своей постели в ожидании команды, по которой солдаты побегут на свои посты, и оживут пушки.

Она лежала лицом вниз, вслушиваясь в шум ночного ветра. Пальцы нервно сжимались-разжимались, из головы не шли яростные крики краснорожих попов, которые потрясали кулаками и осыпали ее ругательствами. Перед глазами застыла страшная сцена: папаша стоит бледный как смерть, а майор в синей форме доводит ее до головокружения своими вопросами, которым нет конца...

Попы и майор все вытянули из нее, она поведала им все тайны рассказала про свои страхи и мечты, про зловредный залив, который хотел раздавить ее своими скалами... Бекки слушали с каменными лицами, писцы скрипели ручками. В конце концов ее оставили в покое, никуда не увезли, но у дверей выставили караул. Папаша напился вдрызг и буйствовал внизу, а в соседских домах взрослые расспрашивали о ней детей, заставляя тех при произнесении нечистого имени Бекки всякий раз креститься.

Она долго лежала ничком, обливаясь слезами. Прийдя в себя, вдруг сильнее прежнего ощутила свою связь с Белым Кораблем. Яхта предстала перед ней с ясностью кошмара. Бекки изо всех сил старалась сосредоточиться и передать на расстоянии сигнал: развернись и уходи прочь, беги прочь по волнам! Белый Корабль внимал ее беззвучному крику, но ничего не отвечал. Она взывала к нему снова и снова, яростно, неутомимо...

Девушка вскочила с кровати и подбежала к окну. На дворе была ночь, в небе сияла луна. На улице были слышны чьи-то тяжелые шаги; потом вроде бы все стихло.

Вся дрожа, Бекки открыла оконную раму и выскользнула на крышу с той же сомнамбулической решительностью, с какой она когда-то плыла к Белому Кораблю. Там она остановилась и прислушалась.

Папские солдаты не дураки. Бекки не столько увидела, сколько угадала шестым чувством, что в глубине сада есть часовой. С кошачьей ловкостью она спустилась по леснице, крадучись, стала пробираться среди кустов и замерла на таком расстоянии от часового, что, потянувшись, могла бы коснуться рукой его шинели. Почти не дыша, она терпеливо дождалась, когда луна скроется за тучами и глаза привыкнут к темноте. Часовой зевнул, приставил мушкет к стене сада и, что-то сонно бормоча, отошел шагов на десять к дороге.

Раз - и она уже бесшумно перемахнула через стену, побежала по тропе к морю, по-заячьи петляя, ожидая окрика, мушкетной вспышки... Однако вокруг царила тишина.

Вот и залив - серебристая широкая гладь. Бекки осторожно подползла к краю кручи, прячась за кустами. Внизу, ярдах в двадцати, курили и разговаривали несколько солдат. Они отворачивались от моря, чтобы даже крохотные огоньки папирос не выдали их.

Чуть дальше виднелись пушки.

Бекки так и впилась в них глазами. Шесть огромных величавых орудий, нацеленных на море. Расположены они коварно - на уровне с морем; чем бы они не выстрелили - ядрами или шрапнелью - от Белого Корабля только щепки бы остались. Подпустят его как можно ближе и... Эти гады не станут вступать в переговоры, просто выпалят внезапно, исподтишка... Гром, оранжевая вспышка на берегу, и - прости-прощай, Белый Корабль!..

Она напрягла взгляд. Да, в море у горизонта появилось темное пятно, которое мало-помалу становилось резче, покуда не стал виден высокий парус на грот-мачте...

Бекки опять побежала - где вприпрыжку, где пригибаясь. Она вошла в ручей и пошла по его дну, чтобы плеск воды заглушил ее движения. Солдаты тоже заметили парус и, оставив замаскированные пушки, любопытной толпой двинулись перебежками к камням у самой кромки воды. Офицер наставил на море бинокль. Все были повернуты спиной к пушкам.

Медлить было нельзя. Сердце бухало в груди. Больше не стараясь не шуметь, Бекки сломя голову бросилась вперед, перескакивая с камня на камень, не ощущая боли в ступнях. Вслед ей раздался крик, кто-то выстрелил из мушкета, сыпал ругательствами офицер. Она поскользнулась и упала на колени. К ней уже бежали, сверкнула обнаженная сабля в чьей-то руке. Не было времени распрямиться - Бекки быстро поползла на четвереньках к ближайшей пушке.

Она не обращала внимания на боль в избитом о камни и расцарапанном теле. Пальцы нащупали вытяжной шнур орудия, хорошенько его обхватили - и дернули.